Реальная история из жизни Свами Вишнудевананда Гири (Свами Вишну Дэва)
Шел 1987 год. Примерно в девятнадцатилетнем возрасте, на третьем курсе, он почувствовал себя на пике энергетической формы. Это проявилось в том, что он начал слышать громкие внутренние звуки — анахата-нада. Они возникали и раньше, еще в детстве, но сейчас эти звуки стали просто оглушающими. Они постоянно сопровождали Свами Вишну Дэва, где бы он ни был, иногда даже заглушая окружающую реальность, так, что ему с усилием воли приходилось вслушиваться в то, что говорят люди.
Звук в правом ухе напоминал гудение трансформатора, в левом — попискивание, наподобие азбуки Морзе. Иногда гудение в правом ухе переходило в жужжание, а попискивание в левом — в мелодию. Это было знаком начала самадхи или появления рядом какого-либо высокого сверхсущества.
Звуки стали частью его жизни, но Свами не особо беспокоился о них, зная, что так все и должно быть. Эти внутренние звуки, казалось, пронизывали весь мир, любой внешний звук инициировал их запуск.
Лежа, сосредотачиваясь на этих звуках и входя в тонкое тело, он любил улетать в необыкновенные миры, наподобие узорчатой парчи. Его дыхание замедлялось, а затем останавливалось. Он двигался вслед за звуками по узорам этой парчи, которые вели в иные измерения. Путешествуя по ним, он открывал все более глубокие тайны мироздания. По возвращении зарисовывал неземные узоры и миры, которые видел в этих путешествиях.
У Свами Вишну Дэва скопилось несколько сотен таких рисунков.
Впервые со звуком анахата-нада он столкнулся в своей практике много лет назад, в детстве, занимаясь медитацией в позе лежа. Звуки нада внезапно возникали в обоих ушах и слышались даже во время ходьбы по улице. В левом ухе слышалось постоянное попискивание, которое при сосредоточении на нем нарастало до громоподобных ударов колокола, обладающих резонансными переливами. В правом слышалось монотонное гудение, иногда перерастающее в громкий скрежет или жужжание, которое он с трудом выносил. Эти звуки он слышал непрерывно около двух лет, и вот они снова возникли и усилились.
Однажды, лет в двенадцать, в медитации эти звуки стали необычно сильными и буквально вдавили его тело, которое не могло пошевелиться. Он сконцентрировался на звуке справа и на центральном канале, пытаясь не терять осознанного присутствия, объединяясь со звуком. Звук нарастал до оглушающего грохота, внезапно откуда-то сверху он услышал раскаты грома, нечто наподобие громогласного: «Д-д-а…Д-д-а».
Этот громоподобный рев привел его в замешательство, последняя мысль, которая мелькнула в его сознании, была о том, что возможно это вселенское «да» откроет ему дверь в самадхи, и что это — громогласный утвердительный ответ моего высшего «Я» на все вопросы моих духовных поисков.
Вслед за этим Свами Вишну Дэв утратил чувство тела и ощутил себя плывущим в невообразимом пространстве звука…
Это было спиральное пространство, сверкающее наподобие развернутой парчи, уходящей в бесконечную даль, которая ощущалась не визуально, а как звук (вибрация).
Его сознание двигалось, сопровождаемое чудесными мелодиями и мелодичным звоном, вдоль этой парчи, пока он внезапно не утратил ощущение самобытия «Я», чувство внутреннего и внешнего.
Свами находился в этом невообразимом пространстве, без верха и низа, без цвета, вкуса и запаха, осознавая себя как чистое бытие-сознание без единой мысли…
Этот опыт, по возвращении в тело, радикально изменил всю его практику, после него он мог ежедневно проводить в самадхи много часов.
Между тем, жизнь, учеба и служба шли своим чередом. Закончились переводные экзамены. Впереди — стажировка, затем отпуск! Долгожданный отпуск. Все курсанты ждали стажировку на корабле, чтобы можно было отдохнуть от ежедневной изматывающей учебы и муштры в аудиториях и казармах. Эту стажировку мы воспринимали как подготовку к отпуску. Всем очень хотелось развеяться, хотя бы на время вдохнуть свежий воздух свободы и новых впечатлений. Даже песню группы «Мираж» переделали по этому случаю, и пели под ее мелодию голосом Татьяны Овсиенко: «Завтра улечу я на стажировку, буду делать все, что захочу...»
Наступила долгожданная пора. Нам раздали сухой паек на три дня — время переезда на поезде, пластиковые фляги для воды, «тропичку» — летнюю рабочую одежду для путешествий в жарком климате, включая тапочки с дырочками. Впервые нам предстояло выйти в Средиземное море и совершить дальний поход. После него нам должны были вручить значки «ЗДП» — «За дальний поход». А этот значок очень уважался среди матросов, курсантов и даже офицеров.
Нам подробно описали предстоящий маршрут и учебные задачи, которые надо было выполнять. Мы должны были стартовать из Кронштадта, выйти в Средиземное море, сделать большой круг, все это время заниматься штурманским делом, изучать искусство навигации, пройти через Босфор, Дарданеллы, зайти в Турцию, затем постоять в Варне — курортном городе в Болгарии, и оттуда пойти в Севастополь. В Севастополе наш поход завершался.
После дальнего похода мы приказом начальника училища переводились на четвертый курс. Этого перевода мы ждали как манны небесной. Быть четверокурсником по тем старым курсантским меркам — это что-то среднее между нынешним министром и олигархом, ведь ему оставался всего год до выпуска! На четвертом курсе можно было уже не соблюдать те многочисленные ограничения и правила, которые соблюдали мы, младшие. Например, четверокурсники жили не в кубриках по тридцать человек, а в отдельных «номерах» по два человека; они каждый день ходили в увольнение в город и вообще вели очень свободный и независимый образ жизни. Так нам казалось. Но как же мы ошибались!
Трое суток мы с шутками, байками и песнями под гитару ехали в плацкартном вагоне до Ленинграда. Затем переехали в Кронштадт и успешно погрузились на учебное судно «Чесма». Судно было не новым, довольно большим, и было создано именно для обучения морских курсантов. Мы, наш класс, разместились на нижней палубе в двух кубриках.
В каждом было человек по пятнадцать. Здесь-то и началась «горячая пора». Похоже, офицеры решили показать нам вкус корабельной службы. Вахты, дежурства, проверки, ночные занятия, работы на кухне в ночную смену посыпались так, что мы не могли даже вздохнуть.
Дойдя до третьего курса, мы успели повидать многое, нудные работы на камбузе, караулы, вахты, постоянные наряды на работы по воскресеньям и бессонные ночи — для нас не были новинкой.
Мы не были новичками, избалованными белоручками, никто в училище нас не считал белой костью, все три года офицеры держали нас в ежовых рукавицах. Служба есть служба, с нами никто не церемонился, несмотря на то, что каждый второй из курсантов имел весьма влиятельных родственников в миру.
Три года службы и учебы закалили и воспитали нас, сделав из вчерашних школьников довольно сильных психологически, волевых, опытных и бывалых людей. Но это уже было за гранью возможного даже для нас, «бывалых».
Командиры строили нас на верхней палубе и проверяли по одиннадцать-пятнадцать раз в день. Он специально считал. Мы полтора месяца спали по три, три с половиной часа в сутки, так как через день были ночные занятия по навигации, кораблевождению и ночные работы на камбузе. А иногда, благодаря старшине первой статьи Зеленецкому, командиру отделения, который составлял графики, занятия совпадали с ночными работами на кухне, и на сон не оставалось почти ничего. Плюс ко всему постоянная, одуряющая духота. Плюс постоянная качка. Плюс стычки с «местными», старослужащими матросами срочной службы, служащими на корабле, во время очередей на камбуз, во время приборки, так как они считали нас «пассажирами», демонстрируя свое неуважение. До драк не доходило, но радости тоже не добавляло.